I am but mad north-northwest; when the wind is southerly I know a hawk from a handsaw.
Эту историю я записывала уже раза два. Впервые – много лет назад, находясь в состоянии глубокой депрессии. Не знаю почему... Видимо, решила, что клин клином вышибают. То есть, воспоминания об одной гм... депересси помогут мне справится с другой. Второй раз, некоторое время спустя, в выпускном классе, в качестве сочинения по литературе. Просто мне было лень выдумавать что-то новое и я перекатала готовый уже рассказ, добавив несколько предложений, и тем самым подогнав сочинение к заданной теме
Оба варианта, однако, утеряны, но мне хочется, чтобы одно из самых ярких (как в положительном, так и в отрицательном смысле) впечатлений детства было где-то под рукой, как и раньше. Мне тогда было восемь лет, но запомнилось мне все это очень четко. Такие вещи обычно запоминаются... Не смотря на абсурдноность всего, что произошло, человек в такой ситуации, думаю, на полном серьезе может тронутся умом. Для меня это (спасибо устойчивой нервной системе!) все прошло относительно безвредно.
Итак, мне было восемь, деревья были большими, а я была не в меру впечатлительной (говоря "не в меру впечатлительной", я имею ввиду, окруженной кучей навязчивых идей, ну и не в меру впечатлительной тоже). Собственно, с моей впечатлительности и неуемного воображения все и началось...
Очень страшная история.То есть, если быть более точной, все началось с книги, которую тайком притащил мой брат, а если совсем точно, то с фильма по мотивам которого была написана эта книга.
Как-то раз мы с Мишелем остались дома одни. Это означало, что все мелкие пакости, запрещенные игры вроде боев без правил и телевизор были в нашем полном и безраздельном распоряжении. Наставив друг другу для разминки пару синяков, мы устроились у телевизора. Так как время было довольно позднее, у нас появился шанс нарваться на интересный фильм. Это сейчас нас одолевает избыток телепрограмм и кино, а в то время выбор был весьма невелик. Нам повезло – по одному из каналов шел «Кошмар на улице Вязов». Мишель восторженно замер у экрана. Меня же раздирали противоречивые чувства. С одной стороны мне страстно хотелось вкусить запретный плод (родители ни за что бы не позволили нам смотреть подобные фильмы), и не хотелось отствать от брата. С другой – от того, что творилась на экране мне становилось дурно. Промучившись полчаса, я с облегчением просмотрела титры, и мы с Мишелем отправились играть.
А ночью я проснулась от того, что за мной гнался милашка Фредди Крюгер. Ужас давил меня во сне, страшные и непонятные образы мешались в голове, как галлюцинации у наркомана. Заснуть я больше не могла, и до утра просидела в кровати, напряженно пялясь в темноту и стараясь отогнать от себя воспоминания о событиях фильма. Возможно, одним кошмаром дело бы и закончилось, но на выходных Мишель принес домой эту книгу. Он сиял скромной гордостью добытчика редких развлечений. Книгу он показал только мне, предварительно найдя для нее тайник – нижнюю полку газовой плиты, куда никто никогда не заглядывал. Книга была среднего формата, в твердом переплете.
С обложки на меня глянул Фредди Крюгер...
Мишель что-то говорил мне, но я его не слышала. В голове билась одна мысль – «это неспроста». В этот момент у меня совершенно ясно сложилась версия событий, в которую я, обмирая от страха, верила долгое время. Версия была такая: Фредди Крюгер – это не просто персонаж фильма, он и в самом деле существует. Он может пробираться в чужие дома, замаскировавшись, скажем, под книгу. В ту же секунду я поверила, что он пришел именно за мной, и я долго не протяну.
- Ну чего молчишь? – толкунул меня локтем Мишель. – Правда, класс? Я ее выменял, теперь это моя книга. Но так уж и быть, можешь читать. Только, чтобы мама с папой не видели, а то сама, знаешь, что они нам устроят. И не запачкай смотри, когда будешь брать!
Меня тряхнуло дрожью от одной мысли, что я могу прикоснуться к этой книге. Тем не менее, мне удалось выдавить из себя подобие улыбки.
- Да, класс! Просто... здорово. Не волнуйся, я аккуратно буду...
- Я сегодня ночью буду с фонарика читать, - заговорщески сообщил брат. – Предстваляешь?!
- Ага... вот это да! – вяло отзвалась я.
Но Мишель был в таком восторге от своей находке, что не заметил моего странного состояния. Он мне подмигнул, и побежал прятать книгу, а для меня с того дня начался ни на минуту не прекращающийся кошмар.
Почему я не сказала Мишелю правду? Я уверена, что если бы я призналась ему в том, в какой ужас меня приводит одна мысль о том, что эта книга находится у нас дома, рассказала ему о своих кошмарах, он бы непременно унес ее куда-нибудь подальше. Или по крайней мере, заставил бы меня поверить, что этой книги дома больше нет. Но все было не так уж просто для меня.
К восьми годам я уже успела прочитать кучу книг, да и фильмов посмотрела немало. Разумеется, моими любимыми фильмами и книгами были те, где действавали отважные герои. Они сражались с врагами, спасали прекрасных принцесс и мир, в промежутках изрекали цитаты, сохравнившие актуальность на века, и никогда, нисколько не боялись. В своих играх я неизменно воображала себя одним из этих героев – отважным, сильным, бесстрашным, надежным. Я дралась на самодельных мечах, защищая честь и свободу вымышленных горожан, которые уже потеряли надежду избавиться от гнета супостатов. Я летала на драконах и спускалась в подводное царство, чтобы спасти целое королевство. Меня нисколько не смущал тот факт, что в роли супостатов часто выступал Мишель со вторым самодельным мечом, подводное царство образовывалось путем наполнения ванны водой, а качели любезно соглашались побыть драконом. Главное – в момент игры я полностью верила в свой героизм, и ради этого стоило распалить фантазию.
И вдруг появляется какая-то страшная рожа на бумажной обожке, из-за которой я схожу с ума от страха. Как недостойно это светлого образа героя! В то время признать свой страх для меня означало потерять право быть героем в своих придуманных историях и предать всех тех, кто там полюбился мне на страницах книг! Это удерживало меня от желанных признаний.
А между тем, страх мой все рос и рос, заполняя собой каждую мою мысль, каждый сон. Днем я постоянно крутилась вокруг взрослых. Остаться в комнате или в кухне одной означало немедленно пасть жертвой безжалостоного чудовища. Я и так была довольно нервным ребенком (что, в общем-то, почти никогда не проявлялось внешне) – постоянные болезни, вечные ссоры родителей – все имело свой негативынй эффект. А теперь кошмары стали мне сниться каждый раз, по нескольку раз за ночь я просыпалась на мокрой от слез подушке. Я дергалась от любого громкого звука. Удивительно, но мне каким-то образом удавалось скрывать свое состояние. Точнее это было моей целью. Тогда я не понимала, что в таком страхе на самом деле нет ничего постыдного, непоправимого. Я не была героем в жизни. Например, могла устроить грандиозную истерику на приеме у врача. Но сохранить в тайне этот свой страх было для меня чем-то вроде личного рубежа, который никак нельзя переступить. То есть, тогда, в восемь лет, это были только смутные ощущения, это сейчас я умею рассуждать умными словами, но ощущениям этим я повиновалась как данному слову чести.
Момент истины настал довольно неожиданно для меня. Был конец ноября, и я в очередной раз умудрилась подхватить простуду. По этому поводу следующий день мне надлежало провести не в школе, а дома в постели. Мишель уезжал с классом на экскурсию, бабушка гостила у подруги, которая, как мне помнится, жила в другом городе, а маме и папе нужно было идти на работу и пробыть там до позднего вечера. Я узнала о таком раскладе событий, и поняла, что пришелм мой конец. Ведь это означало, что я на целый день остаюсь дома одна! Целый вечер меня одолевало искушение – устроить истерику, признаться во всем – все что угодно, лишь бы не оставаться завтра одной. К черту вымышленное геройство, к черту стыд – не все ли равно теперь?! Нет,я не сидела забившись в угол, не ныла, не кидала на родителей обреченных взглядов. Я добросовестно раскрашивала утят в новой книжке, пару раз стукнула Мишеля и получила от него ответный пинок, построила домик из конструктора, но в голове молчаливым криком металась одна мысль: «Я не хочу, я не могу остаться здесь одна! Я не выдержу. Он убьет меня, или я раньше сойду с ума. Не оставляйте меня сдесь одну! Я так НЕ МОГУ!» Я физически ощущала свой страх – он был в голове, в груди, в кончиках пальцев. Я не знаю, до сих пор не знаю, почему я тогда никому ничего не сказала. Это не было упрямством или проверкой собственной выдержки, да и вомемь лет – не тот возраст, чтобы об этом сознательно рассуждать. Начитавшись умных книжек, я думаю, что это было что-то вроде психологического порога. Например, бывает, что люди, пережив какой-то стресс теряют способность говорить. Они знают, как этот делается, физически они могут произносить звуки, но в тоже время, они не могут сказать. Быть может, нечто отдаленно похожее было и у меня. Я не могла об этом сказать.
Надо ли говорить, что в ту ночь мне так и не удалось заснуть. В голве мелькали обрывки разговоров, картины прошедшего дня – очень беспорядочно, перемешиваясь с другими ощущениями, главным из которых по прежнему был страх. Я забылась только под утро, а когда проснулась (словно от хорошего пинка) дома уже никого не было.
Я решила не утруждать себя вставнием с кровати и переодеванием. Зачем? В том, что чудовище явится очень скоро у убьет меня – в этом я не сомневалась совершенно. Я лежала не шевелясь, на какое-то время на меня накатило безразличие. Среди заторможенных мыслей вяло проскользнуло одно практичное соображение – да, это неминуему случилтся, но по крайней мере, я больше никогда не буду испытывать этого мучитльного всепоглащающего ужаса.
Чудовище, однако не торопилось.
- Выжидает, гад, - с тупым напряжением подумала я. Чего именно выжидает, я, конечно, не знала. И от этого становилось еще страшнее. Лежать в собственной кровати и ждать гибели оказалось невыносимым. Я вдруг обратила внимание на то, каким надежным было место под столом. Стараясь не совершать лишних звуков и движений, я скатилась с кровати, замирая на каждом шагу, добралась до стола, залезла под него, и для верности прикрыла свободное место стулом. В таком скрюченном положении я просидела под столом с самого утра до того момента, как небо за окном начало стремительно темнеть.
Чудовище по-прежнему не спешило.
Почти все это время передо мной стоял его образ – шляпа, изуродованное лицо, маленькие злобные глаза, ветхий свитер, и самое ужасное, самое неотвратимое – рука, заканчивающаяся набором стальных лезвий!
За окном совсем стемнело. Я знала, что время идет уже на минуты. Он больше не будет ждать. А извлечь меня из-под стола – это для него не проблема. Если бы только меня так не трясло!
За окном раздался какой-то резкий звук. Я дернулась, стукнулась головой о крышку стола и в этот момент, словно увидела себя со стороны. Растрепанная, в широкой пижаме, со стиснутыми руками, с бледным от ужаса лицом – жалкое и омерзительное зрелище! Я играю в храбрых рыцарей, а сама как крыса забиваюсь в укромное местечко, надеясь ускользнуть от расправы! Ни один из моих героев, никто из тех, кем я так восхищаюсь, не вел бы себя так. Он бы ринулся в бой – с одним чудовищем или с целой сотней, и победил бы или... Или...
Меня вдруг затошнило. Затошнило от отвращения – к чудовищу, скрывающемуся до поры до времени на кухне, или от отвращения к себе – я не знала. Сейчас я склонна полагать, что тошнота была всего лишь реакцей организма на стресс. Я со стоном мотнула головой, глубоко задышала и... стала выбираться из-под стола.
- Дура! Бояка! – шептала я трясущимися губами. В этот момент я, кажется, решилась. Точнее поняла, что могу подождать еще немного и пасть от лезвий чудовища, а могу... атаковать. Исход, конечно, один, но... я не предам тех, кто всегда был для меня примером. Опять-таки, вряд ли я думала именно такими предложениями, но общий смысл моих рассуждений помню хорошо.
Я лихорадочно металась в темноте, нащупывая свою полку с игрушками. Добравшись до нее, я извлекла оттуда большую, сломаную на конце линейку и фонарик. Не знаю, как меня еще ноги держали, но я встала, взяла линейку в правую руку, вытянув ее вперед наподобие меча, а фонарик – в левую, и направилась в кухню. Фонарик светил слабо, но света теперь я болялась больше темноты. Казалась, что Фредди Крюгеру не придется совершать никакого насилия – я скончаюсь от страха, просто увидев его ужасное лицо, полуприкрытое потасканной шляпой.
До кухни, я, однако, добралась вполне благополучно. Открыла дверь, слегка поскуливая от ужаса, сделал шак вперед... И почувствовала прикосновение прохладных лезвий к моему лицу.
Вот тут я заорала.
Я орала так, что сорвался голос, фонарик с мечом-линейкой выпали у меня из рук, я, обезумев равнулась вперед, споткунась о табуретку, и грохнулась на пол, опрокинув при этом с низкого столика кувшин, с оставленным для меня соком. Мысль о том, что это конец была совершенно четкой. Но... ничего не случилась.
Всхлипывая, я приподняоась, встала на колени, на ощупь нашла фонарик, подобрала линейку. Коленями я ощущала, что пол мокрый от пролитого сока. И все было тихо. Фонарик в руке дергался, словно хотел вырваться и убежать, но я сжала его покрепче и направила вверх. С натянутой над холодильником веревки свисала пара влажных полотенец, которые мама, должно быть постирала утром. Они-то, навреное, и задели мое лицо, а я не поняла этого в темноте...
Какое-то время я вобще ничего не ощущала. Потом холодная влажность под ногами сделалась неприятной. Казалось, меня сильно ударили по голове, и я только что стала приходить в себя. Но у меня уще оставалсь сомнения. И разрещить их можно было только одним способом.
Я ползком добралась до газовой плиты (встать у меня почему-то не получилось), приоткрыла нижнюю дверцу, задержала дыхание и нащупала рукой книгу. Ту самую книгу. Потом я закрыла глаза и вытащила ее наружу. Какое-то время я просто держала ее в руках, понимая, что как только открою глаза... Это будет его победа. Он ведь этого и добивался. Лишь только крошечное сомнение подбиравло меня изнутри: «Ну, открой глаза, и узнаешь! А вдруг это и в самом деле всего лишь книга? И ты все это время зря боялась».
Я просто устала.
И открыла глаза.
«А теперь, - сказало крошечное сомнение, - посмотри на книгу».
Я вздохнула и посмотрела.
И увидела страшное лицо, видение которого терзало меня так долго.
С лица отшелушивалась типографская краска. На шляпе было пятно от какой-то еды.
И ничего не случилось.
Я хихикнула.
Потом меня скрутило от смеха, я хохотала на всю кухню, смеялась до резкой боли в ребрах и никах не могла отсановиться. По лицу текли слезы, а я все смеялась, и смеялась...
Наконец, отдышавшись, я, все еще сидя на полу, прислонилась к стене, открыла первую страницу и стала читать, водя фонариком по сточкам.
Книга оказалась очень скучной.
Мне быстро надоело, я сунула ее обратно, зажгла свет, вытерла пол, переоделась, застелила свою постель, села на диван и заснула.
Впервые задолгое время мне не снились кошмары.
Если честно, мне в тот раз вобще ничего не снилось.
Оба варианта, однако, утеряны, но мне хочется, чтобы одно из самых ярких (как в положительном, так и в отрицательном смысле) впечатлений детства было где-то под рукой, как и раньше. Мне тогда было восемь лет, но запомнилось мне все это очень четко. Такие вещи обычно запоминаются... Не смотря на абсурдноность всего, что произошло, человек в такой ситуации, думаю, на полном серьезе может тронутся умом. Для меня это (спасибо устойчивой нервной системе!) все прошло относительно безвредно.
Итак, мне было восемь, деревья были большими, а я была не в меру впечатлительной (говоря "не в меру впечатлительной", я имею ввиду, окруженной кучей навязчивых идей, ну и не в меру впечатлительной тоже). Собственно, с моей впечатлительности и неуемного воображения все и началось...
Очень страшная история.То есть, если быть более точной, все началось с книги, которую тайком притащил мой брат, а если совсем точно, то с фильма по мотивам которого была написана эта книга.
Как-то раз мы с Мишелем остались дома одни. Это означало, что все мелкие пакости, запрещенные игры вроде боев без правил и телевизор были в нашем полном и безраздельном распоряжении. Наставив друг другу для разминки пару синяков, мы устроились у телевизора. Так как время было довольно позднее, у нас появился шанс нарваться на интересный фильм. Это сейчас нас одолевает избыток телепрограмм и кино, а в то время выбор был весьма невелик. Нам повезло – по одному из каналов шел «Кошмар на улице Вязов». Мишель восторженно замер у экрана. Меня же раздирали противоречивые чувства. С одной стороны мне страстно хотелось вкусить запретный плод (родители ни за что бы не позволили нам смотреть подобные фильмы), и не хотелось отствать от брата. С другой – от того, что творилась на экране мне становилось дурно. Промучившись полчаса, я с облегчением просмотрела титры, и мы с Мишелем отправились играть.
А ночью я проснулась от того, что за мной гнался милашка Фредди Крюгер. Ужас давил меня во сне, страшные и непонятные образы мешались в голове, как галлюцинации у наркомана. Заснуть я больше не могла, и до утра просидела в кровати, напряженно пялясь в темноту и стараясь отогнать от себя воспоминания о событиях фильма. Возможно, одним кошмаром дело бы и закончилось, но на выходных Мишель принес домой эту книгу. Он сиял скромной гордостью добытчика редких развлечений. Книгу он показал только мне, предварительно найдя для нее тайник – нижнюю полку газовой плиты, куда никто никогда не заглядывал. Книга была среднего формата, в твердом переплете.
С обложки на меня глянул Фредди Крюгер...
Мишель что-то говорил мне, но я его не слышала. В голове билась одна мысль – «это неспроста». В этот момент у меня совершенно ясно сложилась версия событий, в которую я, обмирая от страха, верила долгое время. Версия была такая: Фредди Крюгер – это не просто персонаж фильма, он и в самом деле существует. Он может пробираться в чужие дома, замаскировавшись, скажем, под книгу. В ту же секунду я поверила, что он пришел именно за мной, и я долго не протяну.
- Ну чего молчишь? – толкунул меня локтем Мишель. – Правда, класс? Я ее выменял, теперь это моя книга. Но так уж и быть, можешь читать. Только, чтобы мама с папой не видели, а то сама, знаешь, что они нам устроят. И не запачкай смотри, когда будешь брать!
Меня тряхнуло дрожью от одной мысли, что я могу прикоснуться к этой книге. Тем не менее, мне удалось выдавить из себя подобие улыбки.
- Да, класс! Просто... здорово. Не волнуйся, я аккуратно буду...
- Я сегодня ночью буду с фонарика читать, - заговорщески сообщил брат. – Предстваляешь?!
- Ага... вот это да! – вяло отзвалась я.
Но Мишель был в таком восторге от своей находке, что не заметил моего странного состояния. Он мне подмигнул, и побежал прятать книгу, а для меня с того дня начался ни на минуту не прекращающийся кошмар.
Почему я не сказала Мишелю правду? Я уверена, что если бы я призналась ему в том, в какой ужас меня приводит одна мысль о том, что эта книга находится у нас дома, рассказала ему о своих кошмарах, он бы непременно унес ее куда-нибудь подальше. Или по крайней мере, заставил бы меня поверить, что этой книги дома больше нет. Но все было не так уж просто для меня.
К восьми годам я уже успела прочитать кучу книг, да и фильмов посмотрела немало. Разумеется, моими любимыми фильмами и книгами были те, где действавали отважные герои. Они сражались с врагами, спасали прекрасных принцесс и мир, в промежутках изрекали цитаты, сохравнившие актуальность на века, и никогда, нисколько не боялись. В своих играх я неизменно воображала себя одним из этих героев – отважным, сильным, бесстрашным, надежным. Я дралась на самодельных мечах, защищая честь и свободу вымышленных горожан, которые уже потеряли надежду избавиться от гнета супостатов. Я летала на драконах и спускалась в подводное царство, чтобы спасти целое королевство. Меня нисколько не смущал тот факт, что в роли супостатов часто выступал Мишель со вторым самодельным мечом, подводное царство образовывалось путем наполнения ванны водой, а качели любезно соглашались побыть драконом. Главное – в момент игры я полностью верила в свой героизм, и ради этого стоило распалить фантазию.
И вдруг появляется какая-то страшная рожа на бумажной обожке, из-за которой я схожу с ума от страха. Как недостойно это светлого образа героя! В то время признать свой страх для меня означало потерять право быть героем в своих придуманных историях и предать всех тех, кто там полюбился мне на страницах книг! Это удерживало меня от желанных признаний.
А между тем, страх мой все рос и рос, заполняя собой каждую мою мысль, каждый сон. Днем я постоянно крутилась вокруг взрослых. Остаться в комнате или в кухне одной означало немедленно пасть жертвой безжалостоного чудовища. Я и так была довольно нервным ребенком (что, в общем-то, почти никогда не проявлялось внешне) – постоянные болезни, вечные ссоры родителей – все имело свой негативынй эффект. А теперь кошмары стали мне сниться каждый раз, по нескольку раз за ночь я просыпалась на мокрой от слез подушке. Я дергалась от любого громкого звука. Удивительно, но мне каким-то образом удавалось скрывать свое состояние. Точнее это было моей целью. Тогда я не понимала, что в таком страхе на самом деле нет ничего постыдного, непоправимого. Я не была героем в жизни. Например, могла устроить грандиозную истерику на приеме у врача. Но сохранить в тайне этот свой страх было для меня чем-то вроде личного рубежа, который никак нельзя переступить. То есть, тогда, в восемь лет, это были только смутные ощущения, это сейчас я умею рассуждать умными словами, но ощущениям этим я повиновалась как данному слову чести.
Момент истины настал довольно неожиданно для меня. Был конец ноября, и я в очередной раз умудрилась подхватить простуду. По этому поводу следующий день мне надлежало провести не в школе, а дома в постели. Мишель уезжал с классом на экскурсию, бабушка гостила у подруги, которая, как мне помнится, жила в другом городе, а маме и папе нужно было идти на работу и пробыть там до позднего вечера. Я узнала о таком раскладе событий, и поняла, что пришелм мой конец. Ведь это означало, что я на целый день остаюсь дома одна! Целый вечер меня одолевало искушение – устроить истерику, признаться во всем – все что угодно, лишь бы не оставаться завтра одной. К черту вымышленное геройство, к черту стыд – не все ли равно теперь?! Нет,я не сидела забившись в угол, не ныла, не кидала на родителей обреченных взглядов. Я добросовестно раскрашивала утят в новой книжке, пару раз стукнула Мишеля и получила от него ответный пинок, построила домик из конструктора, но в голове молчаливым криком металась одна мысль: «Я не хочу, я не могу остаться здесь одна! Я не выдержу. Он убьет меня, или я раньше сойду с ума. Не оставляйте меня сдесь одну! Я так НЕ МОГУ!» Я физически ощущала свой страх – он был в голове, в груди, в кончиках пальцев. Я не знаю, до сих пор не знаю, почему я тогда никому ничего не сказала. Это не было упрямством или проверкой собственной выдержки, да и вомемь лет – не тот возраст, чтобы об этом сознательно рассуждать. Начитавшись умных книжек, я думаю, что это было что-то вроде психологического порога. Например, бывает, что люди, пережив какой-то стресс теряют способность говорить. Они знают, как этот делается, физически они могут произносить звуки, но в тоже время, они не могут сказать. Быть может, нечто отдаленно похожее было и у меня. Я не могла об этом сказать.
Надо ли говорить, что в ту ночь мне так и не удалось заснуть. В голве мелькали обрывки разговоров, картины прошедшего дня – очень беспорядочно, перемешиваясь с другими ощущениями, главным из которых по прежнему был страх. Я забылась только под утро, а когда проснулась (словно от хорошего пинка) дома уже никого не было.
Я решила не утруждать себя вставнием с кровати и переодеванием. Зачем? В том, что чудовище явится очень скоро у убьет меня – в этом я не сомневалась совершенно. Я лежала не шевелясь, на какое-то время на меня накатило безразличие. Среди заторможенных мыслей вяло проскользнуло одно практичное соображение – да, это неминуему случилтся, но по крайней мере, я больше никогда не буду испытывать этого мучитльного всепоглащающего ужаса.
Чудовище, однако не торопилось.
- Выжидает, гад, - с тупым напряжением подумала я. Чего именно выжидает, я, конечно, не знала. И от этого становилось еще страшнее. Лежать в собственной кровати и ждать гибели оказалось невыносимым. Я вдруг обратила внимание на то, каким надежным было место под столом. Стараясь не совершать лишних звуков и движений, я скатилась с кровати, замирая на каждом шагу, добралась до стола, залезла под него, и для верности прикрыла свободное место стулом. В таком скрюченном положении я просидела под столом с самого утра до того момента, как небо за окном начало стремительно темнеть.
Чудовище по-прежнему не спешило.
Почти все это время передо мной стоял его образ – шляпа, изуродованное лицо, маленькие злобные глаза, ветхий свитер, и самое ужасное, самое неотвратимое – рука, заканчивающаяся набором стальных лезвий!
За окном совсем стемнело. Я знала, что время идет уже на минуты. Он больше не будет ждать. А извлечь меня из-под стола – это для него не проблема. Если бы только меня так не трясло!
За окном раздался какой-то резкий звук. Я дернулась, стукнулась головой о крышку стола и в этот момент, словно увидела себя со стороны. Растрепанная, в широкой пижаме, со стиснутыми руками, с бледным от ужаса лицом – жалкое и омерзительное зрелище! Я играю в храбрых рыцарей, а сама как крыса забиваюсь в укромное местечко, надеясь ускользнуть от расправы! Ни один из моих героев, никто из тех, кем я так восхищаюсь, не вел бы себя так. Он бы ринулся в бой – с одним чудовищем или с целой сотней, и победил бы или... Или...
Меня вдруг затошнило. Затошнило от отвращения – к чудовищу, скрывающемуся до поры до времени на кухне, или от отвращения к себе – я не знала. Сейчас я склонна полагать, что тошнота была всего лишь реакцей организма на стресс. Я со стоном мотнула головой, глубоко задышала и... стала выбираться из-под стола.
- Дура! Бояка! – шептала я трясущимися губами. В этот момент я, кажется, решилась. Точнее поняла, что могу подождать еще немного и пасть от лезвий чудовища, а могу... атаковать. Исход, конечно, один, но... я не предам тех, кто всегда был для меня примером. Опять-таки, вряд ли я думала именно такими предложениями, но общий смысл моих рассуждений помню хорошо.
Я лихорадочно металась в темноте, нащупывая свою полку с игрушками. Добравшись до нее, я извлекла оттуда большую, сломаную на конце линейку и фонарик. Не знаю, как меня еще ноги держали, но я встала, взяла линейку в правую руку, вытянув ее вперед наподобие меча, а фонарик – в левую, и направилась в кухню. Фонарик светил слабо, но света теперь я болялась больше темноты. Казалась, что Фредди Крюгеру не придется совершать никакого насилия – я скончаюсь от страха, просто увидев его ужасное лицо, полуприкрытое потасканной шляпой.
До кухни, я, однако, добралась вполне благополучно. Открыла дверь, слегка поскуливая от ужаса, сделал шак вперед... И почувствовала прикосновение прохладных лезвий к моему лицу.
Вот тут я заорала.
Я орала так, что сорвался голос, фонарик с мечом-линейкой выпали у меня из рук, я, обезумев равнулась вперед, споткунась о табуретку, и грохнулась на пол, опрокинув при этом с низкого столика кувшин, с оставленным для меня соком. Мысль о том, что это конец была совершенно четкой. Но... ничего не случилась.
Всхлипывая, я приподняоась, встала на колени, на ощупь нашла фонарик, подобрала линейку. Коленями я ощущала, что пол мокрый от пролитого сока. И все было тихо. Фонарик в руке дергался, словно хотел вырваться и убежать, но я сжала его покрепче и направила вверх. С натянутой над холодильником веревки свисала пара влажных полотенец, которые мама, должно быть постирала утром. Они-то, навреное, и задели мое лицо, а я не поняла этого в темноте...
Какое-то время я вобще ничего не ощущала. Потом холодная влажность под ногами сделалась неприятной. Казалось, меня сильно ударили по голове, и я только что стала приходить в себя. Но у меня уще оставалсь сомнения. И разрещить их можно было только одним способом.
Я ползком добралась до газовой плиты (встать у меня почему-то не получилось), приоткрыла нижнюю дверцу, задержала дыхание и нащупала рукой книгу. Ту самую книгу. Потом я закрыла глаза и вытащила ее наружу. Какое-то время я просто держала ее в руках, понимая, что как только открою глаза... Это будет его победа. Он ведь этого и добивался. Лишь только крошечное сомнение подбиравло меня изнутри: «Ну, открой глаза, и узнаешь! А вдруг это и в самом деле всего лишь книга? И ты все это время зря боялась».
Я просто устала.
И открыла глаза.
«А теперь, - сказало крошечное сомнение, - посмотри на книгу».
Я вздохнула и посмотрела.
И увидела страшное лицо, видение которого терзало меня так долго.
С лица отшелушивалась типографская краска. На шляпе было пятно от какой-то еды.
И ничего не случилось.
Я хихикнула.
Потом меня скрутило от смеха, я хохотала на всю кухню, смеялась до резкой боли в ребрах и никах не могла отсановиться. По лицу текли слезы, а я все смеялась, и смеялась...
Наконец, отдышавшись, я, все еще сидя на полу, прислонилась к стене, открыла первую страницу и стала читать, водя фонариком по сточкам.
Книга оказалась очень скучной.
Мне быстро надоело, я сунула ее обратно, зажгла свет, вытерла пол, переоделась, застелила свою постель, села на диван и заснула.
Впервые задолгое время мне не снились кошмары.
Если честно, мне в тот раз вобще ничего не снилось.
@темы: about me, memories, creative
-
-
13.09.2009 в 14:25-
-
13.09.2009 в 16:35Вот так и бывает - напридумываешь себе неизвестно чего, потом маешься. :-)
-
-
13.09.2009 в 17:18-
-
14.09.2009 в 02:44Я, кстати, в свое время сначала прочитала книгу, а потом уже увидела фильм. Кстати, книга принадлежала моей подруге и куда-то пропала почти сразу, как я ее прочла. Причем я-то точно помню, что ее отдавала, но подруга потом найти не смогла.
-
-
09.07.2010 в 00:27-
-
09.07.2010 в 00:38Документальный? Интересно! )
Видала его?
-
-
09.07.2010 в 00:44