I am but mad north-northwest; when the wind is southerly I know a hawk from a handsaw.
Задумывалось как кроссовер, но потом мысль пошла в другую сторону, и от кроссовера осталось одно название.
Но вобще давно хотелось чего-то в этом роде написать, еще когда читала определенные посты во френдленте и вспоминала "Тайну Виктории". В общем, небольшой фик по этой истории, ничуть не кроссовер, просто предположения и куча рассуждений.
Второй шанс.
Едва оказавшись в постели, Фрейзер понял, что надежда уснуть сегодня сразу была на редкость наивной. В последние дни он сильно уставал, так что проблем со сном не было, но сегодня он, видимо, несмотря на предупреждения Рэя и недовольные замечания доктора Джилл, перетрудился в спортазеле для физеотерапии.
Возможно, действительно стоило соблюдать меру, выполняя довольно нудные, но требующие усили упражнения, помятуя о том, что яд от лекарства отличает лишь доза. Рэй по этому поводу выразился однозначно — уходя пробормотал себе под нос что-то очень похожее на «заставь канадца Богу молиться...». Как ни странно, именно это, казалось бы обидное замечение, впервые за несколько недель вызвало у Фрейзера искренне желание улыбнуться. Конечно, можно было бы работать с тренажерами, не особо утомляясь, тем более, что Джилл с оптимизмом отмечала прогресс. Но вот прогресс этот заключался в том, что он — Бентон Фрейзер, офицер конной полиции - до недавнего времени легко перепрыгивающий городские заборы и бегом преследующий движущиеся машины, мог теперь без посторонеей помощи перебраться из инвалидного кресла на больничную койку и сделать несколько нетвердых шагов, прочно держась за какой-нибудь устойчивый предмет. Последнее, впрочем, удавалось пока через раз. И вот Фрейзер, решив ускорить процесс, стал посвящать физическим занятиям столько времени, сколько позволяли силы.
В это раз это не прошло ему даром — спина разболелась так, что о сне можно было и не мечтать. Оставалось лежать, вглядываясь в темные очертания деревьев за окном, и думать. А в голову как назло лезли самые неприятные мысли. Еще недавно такой проблемы не было - Бентон или спал, приняв очередную дозу обезбаливающего, или боль была такая, что поросту вытеяняла из его головы все мысли. Но заметив, что облегчающие боль таблетки имеют очень нехороший побочный эффект в виде бреда, пересекающегося с реальностью, Фрейзер отказался от них при первой же возможности. Поэтому сейчас в пределах досягаемости не было ничего такого, что могло бы вызвать искушение, и боль не давала уснуть, заставляя думать и вспоминать то, что хотелось забыть навсегда любой ценой. Вспоминать о том, как он до последнего надеялся на то, что Виктория, его Виктория ,— не та, какой ее видели Рэй, Уэлш, прокурор Луиз. Пусть бы она еще раз ошиблась, пусть бы она ненавидела его или презирала, или вовсе была к нему равнодуша... А потом... потом он уже знал все, и не надеялся и не ждал, но все равно последовал за голосом сирены, предав себя и всех, кто ему верил.
Фрейзер вспомнил, как тогда, на перроне, он ясно ощущал холод приближающейся смерти, и была в этом понимании какя-то мрачная радость.Потом реальность стала стремительно от него ускользать и он снова был там, в узкой холодной перещере, только Виктории не было с ним рядом, и смутный страх мешал Фрейзеру дышать — ведь он знал, что она где-то здесь, но не мог дотянуться до нее, накрыть своим скованным болью телом, согреть...
"Я должен быть с ней..."
Он не слышил, что говорил Рэй, не чувствовал, как дражащие пальцы друга пытались размять его холодеющие руки. Ему все же удалось добраться до Виктории - теперь она была рядом, но молчала и ничего не отвечала на его шепот и движения. Она была мертва, но поверить в это было невозможно. Он ждал ее десять лет. И всю жизнь. Он отдал ей все...
Фрейзер обнял холодное тело Виктории, прижался ртом к обледенелым губам, уловил едва ощутимое дыхание... Она была жива, и это главное. Теперь он не мог позволит ей умереть. Он должен был заставить ее проснуться, чего бы ему это не стоило. Ведь и ей когда-то удалось вызволить его из смертельного сна. Он обнял Викторию еще крепче и начал читать стихотворение, вдруг откуда-то вспомнив слова, которые блуждали в потемках памяти долгих десять лет...
А потом его вырвали из смертельного сна, где он надеялся остаться, и теперь приходилось как-то с этим жить, что-то делать, что-то говорить, и вот даже пытаться развлечь себя в эту бессонную мучительную ночь.
Расставшись с надеждой уснуть, Фрейзер включил лампу и потянулся к столику у кровати. Диф покосился на него и недовольно заворчал.
Ты мог бы проявить солидарность, - ответил Фрейзер.
Диф непочтительно фыркнул.
Мешает свет, ступай в коридор, там сейчас темно, - заключил Фрейзер, открывая взятую книгу. «Хорнблауэр и «Отчаянный» - гласил переплет. Фрейзер невольно улыбнулся.
И как это Рэю пришло в голову принести ему именно эту книгу? С детства Бентон был неравнодушен к морским приключениям, и, познакомившись однажды с Горацио Хорнблауром, нашел его героем, достойным подражания.Фрейзер приподнял подушку, расположив ее так, чтобы снять напряжение с поясницы и принялся перелистывать книгу, оставнавливаясь на захватывающих описаниях боев и мельком просматривая полузабытые отрывки.
Один из отрывков невольно приковал его внимания, и прочитав абзац, Фрейзер потрясенно замер. В этих строчках был жестокий ответ на все его вопросы, которые он все время пытался загнать в глубь сознания. «Хорнблауэр сидел уронив голову на колени. Он потерял свою чистоту, а это значит - потерял самоуважение. В жизни он совершал ошибки, воспоминания о которых и сейчас заставляли его морщиться, но в этот раз он поступил куда хуже. Он нарушил долг. Он стал пособником - нет, организатором побега. Он отпустил дезертира, преступника. Он нарушил присягу, и сделал это по причинам сугубо личным, из чистого потворства своим желаниям. Не ради блага службы, не ради безопасности страны, но потому, что он - мягкосердечный сентименталист. Он стыдился себя, и стыд этот был тем сильнее, что, анализируя себя безжалостно, он пришел к убеждению - если б он мог заново прожить эти часы, то повторил бы все как было».
Именно это и надо было сделать, и не сейчас, а десять лет назад! И потом проклинать себя, каяться, уйти со службы, а не оправдываться своими идолами — чувством долга и справедливостью. Дать ей шанс прожить эти десять лет самой, на свободе, но не превращать ее в одно сплошное желание мести. Стремительный, безжалостно бьющий по сердцу поток мыслей вдруг прервался, взгляд Фрейзера снова остановился на знакомых уже строчках. Сейчас можно было желать что угодно, сожалеть о прошлом и жаждать второго шанса, но совершенно ясная мысль вдруг пришла Фрейзеру в голову: если бы тогда, десять лет назад он мог заново прожить эти часы, то повторил бы все как было.
Фрейзер откинулся на подушку. Он уже не чувствовал мучившей его боли, но еще ни разу в жизни он не испытывал такого сильного желания принять дозу обезбаливающего.